Ремесло историка в России - Бердинских В.А.
ISBN 978-5-86793-665-5
Скачать (прямая ссылка):
183
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В этом устном докладе, посвященном памяти А.С. Пушкина, ярко обнажены все особенности творческого метода Ключевского: воссоздание живой картины жизни и последовательной цепи событий по немногим до-шедшим свидетельствам. Историк насыщает щедрой и плотной реальной фактурой фантастическую гипотезу: линию жизни предков Онегина. Идя от литературы, он вдохновенно представляет несколько поколений русских помещиков — слуг государевых. Это живо, это ярко, и это абсолютно бездоказательно. Творец в Ключевском роскошествует, лишенный всяких формальных стеснений научного жанра.
Этот доклад — своеобразная бутылка старого шампанского из погреба историка. Мысль ликует и сразу ударяет в голову. По прочтении доклада остается впечатление чего-то очень веселого и солнечного. Обратимся хотя бы к нескольким отрывкам этого доклада.
В.О. Ключевский ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН И ЕГО ПРЕДКИ (ОТРЫВКИ)
... Прадеда нашего героя надобно искать во второй половине XVII в., около конца Алексеева царствования, в том промежуточном слое дворянских фамилий, который вечно колебался между столичной знатью и провинциальным рядовым дворянством. Отец этого прадеда, какой-нибудь Нелюб-Злобин, сын такой-то, был еще нетронутый служака вполне старого покроя: он еще из года в год ходил в походы посторожить какую-нибудь границу отечества с пятком вооруженных холопов, по временам получал неважные воеводства, чтобы умеренным кормом пополнить оскудевшие от походов животы... Его сына ждала менее торная дорога. За бойкость его с 15 лет зачислили в солдатский полк нового, иноземного строя под команду немецких офицеров, за понятливость взяли в подьячие, за любознательность отдали в Спасский монастырь, на Никольской, в Москве, к ученому киевскому старцу «учиться по латыням». С кислой гримасой принимался он за «грамотичное ученье»... Ho время шло, разгоралась петровская реформа, и чиновного латиниста с его виршами и всею грамматичною мудростью назначили комиссаром для приема и отправки в армию солдатских сапог. Тут-то, разглядывая сапожные швы и подошвы и помня государеву дубинку, он впервые почувствовал себя неловко со своим грузом киевской учености...
Дети этого меланхоличного комиссара уже подпадали под действие закона 1714 года об обязательном обучении дворянства, учились в цифирной школе местного архиерейского дома, женились, отцами семейств являлись на царские смотры дворянских недорослей и по разбору компаниями, покидая жен, отправлялись за море для науки... В числе этих навигаторов оказался и даже не один прямой наследник неудачи нашего сапожного комиссара... <...> в Амстердаме учился лучше многих и преимущественно
184
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
дельным наукам. <...> вернувшись в Петербург, успешно сдал экзамен членам адмиралтейской коллегии, определился к делам, служил усердно... и тут впервые заметил, что времена переменились. Великого императора уже не было в живых. Навигацкие науки уступили место иным вкусам. <...> К тому же ближайшие сотрудники Петра скоро перегрызлись. На их места явились неведомые люди из Митавы и Германии, алчные, подозрительные и жестокие. От них пострадал и наш навигатор. Раз на святках он отказался нарядиться и вымазаться сажей. За это его на льду Невы раздели донага, нарядили чертом и в очень прохладном костюме заставили постоять на часах несколько часов; он захворал горячкой и чуть не умер. В другой раз за неосторожное слово про Бирона его послали в Тайную канцелярию к Ушакову, который его пытал, бил кнутом ... забивал под ногти раскаленные иглы и калекой отпустил в деревню, где он при малейшем промахе дворовых выходил из себя и, топоча ногами, бесконечно повторял: «Ах вы растре-кочаные ... непытаные, немученые и ненаказанные!» Впрочем, он был добрый барин, редко наказывал своих крепостных, читал вслух себе самому Квинта Курция «Жизнь Александра Македонского» в подлиннике, занимался астрономией, водил комнатную прислугу в красных ливреях и напудренных волосах... но дружно жил с женой, которая подарила ему 18 человек детей, и, наконец, на 86-м году умер от апоплексического удара. <...> К русской действительности этот ученый служака стал как-то криво, нечаянно и больно ушибся головой об ее угол ... всю остальную жизнь коптил небо, созерцая звезды.
Отцы Онегиных начинали свое воспитание при императрице Елизавете, кончали его при императрице Екатерине Il и доживали свой век при Александре I. ... То было время отдыха от ужасов бироновщины; тогда начал развиваться в обществе «тонкий вкус во всем и самая нежная любовь...» <...> Дворянин редко учился с охотой тому, что требовалось по узаконенной программе, но он привыкал учиться чему-нибудь... По желанию самой императрицы он посещал фернейский скит Вольтера с толпой других молодых офицеров, «жадничавших видеть философа и слушать его разговоры...» <...> По возвращении в Россию, покинув службу в гвардии, он... переехал в свою губернию... пробовал заняться сельским хозяйством, но только сбил с толку управляющего и старосту <...> потчевал гостей частыми обедами, балами и псовой охотой с дворовой музыкой и цыганской пляской... махнул на все рукой и окончательно переселился в деревню, доканчивать давно начатую и сложную работу изолирования себя от русской действительности.