Фашизм в его эпохе - Нольте Э.
ISBN 5-87550-128-6
Скачать (прямая ссылка):
Каждая богиня абсолютна в своей сфере и требует абсолютной преданности
— такова ее природа. Поскольку национализм Морраса абсолютен, его первое политическое требование — абсолютный суверенитет отечества. Отсюда его глубокое отвращение к любой системе союзов, если это нечто большее, чем холодная шахматная игра превосходящего интеллекта. Здесь глубоко заложен страх того, что Франция может стать «поддерживаемой нацией» и тем самым перестанет быть богиней. Здесь заложен и корень его враждебности к единству Германии: политический вес 76 миллионов немцев вынуждает Францию к нерасторжимому союзу с англосаксами, в котором она станет слабейшим партнером.
Постулат абсолютного суверенитета вынуждает Морраса к решающему шагу, отчетливо отделяющему его взгляды от якобинского национализма. Этот национализм никогда не делал принципиального различия между нацией и человечеством: для него революционное становление нации на развалинах «старого режима» есть лишь этап развития человечества и Франция, как передовая страна, должна передать эту миссию всем народам. Без этого деяния, без этой миссии нация была бы ничем: якобинский национализм — не нарциссический, а мессианский по своей природе. И вот здесь Моррас приводит разделительную черту: «Господин Эрве патриот. Но он держится мнения, что в политическом смысле есть интересы выше национальных интересов и что превыше отечества существует человеческий род... Перед Богом мы скажем: отечество и человечество. Но если события скажут: отечество или человечество, что мы тогда должны делать? Те, кто скажет: „Франция прежде всего“,— это патриоты; а те, кто скажет: „Франция, но...“,— это апостолы гуманизма»17. Эта диссоциация понятий отечества и человечества имеет далеко идущие последствия. Это главная предпосылка фашистского национализма, который всегда антигуманен и нарциссичен. Моррас не развил ее здесь до крайности, а постарался, сколько возможно, ослабить и замаскировать. Но этим он ее не устраняет. И если его национализм — не якобинский, то он, точно
120
«Аксьон Франсэз»
так же, не легитимистский. Легитимизм состоит в зависимости от личности короля и от крови его рода, и на этом уже строится патриотизм. Но для Морраса, в этом случае совсем по-якобински, король — это «должностное лицо» нации18, а наследственность становится предметом политической целесообразности. «Абсолютный» национализм Морраса — это нечто исторически новое. Он впервые представляет нацию как привилегию, отказывая другим народам в праве быть нациями. Он впервые, и вполне сознательно, превращает категорический императив Канта в псевдоабсолютный императив «Франция прежде всего»: «Если ты хочешь, чтобы Франция жила, ты должен хотеть вот этого»19.
* * *
Моделированное отечество. Между тем «богиня-Франция» — это вовсе не та страна, которая находится перед глазами, с ее фабриками, распивочными заведениями, школами и миллионными массами людей. Когда Моррас говорит о «богине-Франции», он представляет себе совершеннейшее общество, которое когда-либо было в Европе, общество «старого режима», и «первый город мира»20 — Париж XVIII в. Но если Тэн все же пытался, с помощью понятия «классический дух», установить связь этих двух эпох, то Моррас решительно отвергает такую связь и разрабатывает историческую мифологию старой Франции21, доказывающую, самое большее, насколько далеко ушел в прошлое «старый режим». Историческая таблица, в которой он противопоставляет деяния монархии и республики, ребячески проста: при монархии всегда господствовали «порядок и прогресс», а при республике, столь же неизменно, «беспорядок и ослабление»22.
Это обольщение историей неизбежно определяет моделирование отечества. Все, что не соответствует безупречному образу богини, должно быть разоблачено как «нефранцузское» и, по возможности, сведено к некоему чуждому происхождению. Это прежде всего относится к «так называемой» Французской революции и ее «якобы» французским идеям. Неважно, что большинство французов разделяет эти идеи. Может случиться, что приходится защищать охоту от охотников, и точно так же Францию нельзя отождествлять с французами: «Революционный беспорядок, основанный на индивидуалистической философии, насчитывает, впрочем, почти столько же сообщников, сколько есть во Франции посредственностей, завистников, глупцов и негодяев. А таких есть немало. Если бы не вмешалась благородная элита... то можно было бы рассматривать исцеление этой национальной атаксии как прекрасный сон — всего лишь как сон»23. В качестве скульптора своего отечества Моррас беззаботно отбивает куски национальной истории, не отвечающие гармоническому образу его богини; и наподобие хирурга он ампутирует один за другим члены живого тела своей нации, оставляя нетронутым только ядро «благородной элиты».
Следствием этого оказывается радикальное размежевание внутри нации, сравнимое, но вовсе не подражающее и не усиливающее первое разделение, произведенное марксизмом. Подобно Марксу, даже еще решительнее, Моррас устраняет весь либерализм. Возникают три большие группы, противостоящие друг Другу, и каждая из них объявляет две другие родственными между собой и отвергает обе.