Фашизм в его эпохе - Нольте Э.
ISBN 5-87550-128-6
Скачать (прямая ссылка):
Лишь очень редко общие признаки культурного состояния не вызывают непосредственных политических ассоциаций и обвинений, например: Германия слишком медленно становится предметом рассмотрения и любования36 или: «Ничто больше не укореняется, не закрепляется внутри нас. Все остается внешним, проходит мимо нас. Мышление нашего народа становится беспокойным и торопливым. Вся жизнь становится полностью разорванной, и обыкновенный человек не понимает больше интеллигенцию немецкой нации»37.
Ясно, что Гитлер, точно так же как Моррас, направляет свою критику против процесса эмансипации в целом. Конечно, во всех случаях речь идет прежде всего о консервативной критике культуры в ее антисемитской форме; известные общие места этой критики не обнаруживают даже литературной оригинальности формулировок. Но можно спросить себя, случалось ли когда-нибудь, чтобы сколько-нибудь значительный практический политик так часто и настойчиво выдвигал убеждения этого рода. Несомненно, оригинальность Гитлера состоит в совершенно маниакальном упрямстве, с которым он ищет «возбудителя» всех устрашающих явлений и каждый раз находит его исключительно в еврее.
Сведение многослойных процессов большой важности к одному-единствен-ному и при том наглядному виновнику всегда означает их очевидное упрощение,
414
Национал-социализм
а большей частью также безмерную переоценку «возбудителя». Вот что Гитлер говорит о деятельности еврея в экономике: «Конечно, он все более основательно разрушает также основы действительно полезного народу хозяйства. Используя обходный путь акций, он втирается в круговорот национального производства, превращает его в продажный, более удобный предмет махинаций и таким образом лишает предприятия их основы — личной собственности. Лишь тогда выступает то внутреннее отчуждение между работодателем и работником, которое приводит впоследствии к политическому расслоению на классы»38. В одной из ранних речей Ггрглер задает вопрос: «Кто же в самом деле приносит ограничение рождаемости и мысли об эмиграции? Международное еврейство»39.
После этого не так уж удивителен чудовищный тезис, что еврей — «закулисный манипулятор судьбами человечества»40. Но этот тезис делает очевидным, что в действительности имеется в виду под «евреем»: это сам исторический процесс. Все ранние беседы Гитлера с Дитрихом Эккартом проходили на уровне этого отождествления41.
Таким образом, Гитлер остается далеким от тонкости и дифференцированно-сти доктрины Морраса о враге. Уже очень скоро он обнаружил евреев в лидерах социал-демократии. Парламент может хвалить только еврей: это учреждение, «грязное и лживое, как он сам»42. Все на свете, несущее в себе опасность и вред для Германии, всегда происходит от этого корня: поскольку и марксизм, и международный биржевой капитал — еврейские предприятия, марксизм может быть боевым отрядом этого капитала43. Если уже Моррас отводит евреям особое место в ряду врагов, то Гитлер доводит это представление до завершения44 и в то же время до самой низкой ступени. Экскурсы Гитлера по поводу еврейской сексуальности в «Майн Кампф» напоминают Ланца цу Либенфельса и предвещают уже пресловутую газету Штрейхера «Штюрмер».
Каждый раз, когда речь заходит о большевизме, Гитлер впадает в безудержную ярость45. Он видит в нем наиболее радикальную форму еврейского народоубийст-ва («Volkermord»), известную до сих пор,— к этому сводятся все его столь бедные, в действительности совсем безжизненные исторические конструкции. Как бы важна ни была для Гитлера Вена, весьма сомнительно, однако, смог ли бы он без опыта большевистской революции и без Дитриха Эккарта (который, очевидно, самым впечатляющим образом истолковал ему эту революцию) стать тем, чем он стал для истории. Завершение этих конструкций в «Майн Кампф», пожалуй, самым непосредственным образом выражает исходный тезис его политической деятельности: «И вот начинается последняя великая революция. Когда еврей достигает политической власти, он сбрасывает с себя немногие личины, какие он еще носил. Демократический народный еврей становится кровавым евреем и тираном народов. В несколько лет он пытается истребить национальных носителей интеллигенции и, лишив таким образом народы их естественного духовного руководства, готовит их к рабской судьбе под постоянным гнетом. Самый ужасный пример этого рода представляет Россия... Но конец этого — не только конец свободы угнетенных евреем народов, но также конец самого этого паразита народов. После смерти жертвы рано или поздно умирает и вампир»46.
Доктрина в целом
415
Однако в сочинении Эккарта Гитлер помещает перед большевизмом Ленина другой, первоначальный большевизм Моисея, из которого он произошел; история помещается между этими двумя большевизмами и изображается как борьба двух принципов, причем отдельные исторические явления располагаются и оцениваются в зависимости от их положения по отношению к этим принципам. Это преследование врага через всю историю, занимающее так много места у Морраса, почти не отражено в сочинениях Гитлера, предназначенных для общественности. В самом деле, как мог бы он предложить протестантской Германии то истолкование Реформации, которое ему приписывает Эккарт? И Германия осталась до 1945 г. слишком христианской, чтобы даже самый могущественный человек немецкой истории решился открыто назвать апостола Павла большевиком. Но нередко он позволял себе намекнуть, что считает большевизм как (возглавляемое евреями) восстание неполноценных расовых слоев против их господ вневременным явлением и что можно провести различные параллели между нынешним временем и эпохой гибели Рима. Лишь опубликование «Застольных бесед» окончательно доказало, что для Гитлера, как это говорится в указанном сочинении Эккарта, апостол Павел в самом деле всегда оставался центральной фшурой еврейского большевизма (по существу в том же смысле, что и для Морраса).