Фашизм в его эпохе - Нольте Э.
ISBN 5-87550-128-6
Скачать (прямая ссылка):
Над каждой деревней развивался флаг со свастикой рядом с черно-белокрасным флагом старой империи; ни одна власть, ни один регион, ни одно сословие не остались нетронутыми. В одну ночь повсюду прорвались силы, с трудом сдерживаемые до тех пор. СА маршировали по улицам, и в каждом учреждении власть захватил или контролировал национал-социалист. Самый знаменитый философ, самый блестящий правовед, самый известный лирик — все они выступили перед своими студентами, перед своими коллегами, перед нацией, объясняя своим слушателям смысл национальной революции. Многие священники видели в этом исполнение своих мечтаний и от всего сердца молились о благословении Божием; бесчисленные учителя говорили детям о повороте в немецкой судьбе. И когда в Потсдамский день в старинной Гарнизонной церкви на фоне сверкающих мундиров простой ефрейтор склонился перед маршалом Первой мировой войны, этот акт неповторимого символического значения, казалось, должным образом завершил эту неповторимую революцию, и Геббельс записал в своем дневнике: «Исторический момент. Щит немецкой чести снова очищен. Флаги с нашими орлами поднимаются ввысь... В трамваях и автобусах мужчины, женщины и дети стоя торжествуют и поют. Фантастическая, невиданная картина»159.
И это в самом деле была неповторимая революция. Когда в Петербурге в 1917 г. голодающие массы штурмовали Зимний дворец, группа седых людей, едва вернувшихся из изгнания и из тюрем, молчаливо приступила к своей не сулившей успеха задаче; когда в Риме в 1922 г. запоздавшие колонны чернорубашечников и столпившиеся кое-где буржуа устроили овацию королю и Муссолини, население в целом занимало выжидательную позицию. В Германии же произошла революция без революционной ломки прежней законности и в то же время без всякого уважения к ней160; но прежде всего это была революция против революции. С этих пор в Германии больше не должно было быть никаких революций — это обещание и доверие к этому обещанию, пожалуй, и привели к тому, что столь привязанный к порядку народ позволил себе выйти из всякого порядка.
История
355
Если мы хотим правильно оценить политические явления этих месяцев, нельзя ни отрицать, ни упускать из виду это народное возбуждение и народное движение. Под его давлением находилась фракция центра. Когда обсуждался вопрос о чрезвычайных полномочиях, оно принудило к отступлению Гутенберга, его новизна сломила духовное сопротивление социал-демократической фракции рейхстага — в той ее части, которая еще не эмигрировала из страны161. Но в то же время нельзя упускать из виду, насколько сомнительно было это торжество само по себе. Народ может торжествовать, когда он выиграл войну или когда он вступает в войну. Но здесь половина народа торжествовала над другой половиной. На эти факельные шествия бесчисленные глаза смотрели с ужасом, и миллионы людей беспомощно задавали себе вопрос: как будут использовать власть те, кто столь неумеренно празднует свою победу и кто между тем получил меньше голосов, чем получала 15 годами раньше противоположная группа партий, умеренность которых дала нынешним победителям слишком много свободы? Объяснения священников и поэтов, мыслителей и учителей, о которых шла речь, были встречены насмешками и презрением не менее значительной группы, насчитывавшей немало лучших представителей немецкой духовной жизни. Знамена, о которых велась речь, прикрывали нижние этажи массовых арестов и массового бегства. Как утверждал впоследствии Розенберг, «немецкая душа никогда не была столь согласна с самой собой», как в эти дни162, но в действительности это была весьма ущербная «немецкая душа». Трудно было уяснить себе, на чем основывалось это согласие. Ведь в заявлении правительства не говорилось ничего нового о политически реальных вещах. Преданность миру и верность принятым обязательствам точно так же подтверждали и предыдущие правительства. Отмена репараций и принципиальное равноправие тоже были достигнуты раньше. Можно было бы говорить о коллективной компенсации всего недовольства, накопившегося за 15 лет в широких слоях населения. Но напрашивалось предположение, что развевающиеся флаги, марширующие колонны и трубные звуки вновь обратили душу заблудшего народа к забытому Богу, который открыл перед ним это трогательное единство, вытесненное всевозможными прошлыми кампаниями по поводу нужд и разногласий гражданской жизни. Какие бы волны иллюзий и ложного сознания не колебали море примитивной психологии масс, как бы охотно миллионы людей ни вытесняли из сознания предпосылки и «цели» того единства,— единственно важный вопрос был в том, сможет ли решительная воля создать и стабилизировать элементарный натиск и как далеко (а не в каком направлении!) она его может завести. Когда весной 1933 г. одна половина немецкого народа одержала триумфальную победу над другой, бессильной и парализованной, почти неспособной сопротивляться, одна из основных возможностей немецкой политики, в исторически изменившемся виде, одержала верх над другой. Даже в 1933 г. было бы абсурдно утверждать, что эта новая форма — всего лишь улучшенная версия прежней, даже если Гитлер часто и настойчиво высказывался в этом смысле. Сам он в то время меньше всего претендовал быть радикальным предтечей нового мощного принципа, хотя и мог бы приписывать себе эту честь. Все это было очень далеко от ясного осознания, что ликующие массы больше приветствуют новое начало, чем начало чего-то нового.