Фашизм в его эпохе - Нольте Э.
ISBN 5-87550-128-6
Скачать (прямая ссылка):
История
301
ство неизвестного солдата; и когда Гитлер решил в 1918 г. стать политиком, в материальном смысле он все еще был никем.
Таким образом, различия в их жизненных условиях гораздо меньше зависели от объективных причин, а главным образом — от их реакции. Моррас и Муссолини решительно, систематически и рано научились справляться со своими духовными предпосылками и со случайностями окружающей жизни. Гитлер на некоторые вещи вовсе не реагировал — отсюда его инертность, его сонливость, его беспорядочность; но на другие вещи он реагировал крайне резко. В случаях Морраса и Муссолини психологическая характеристика оказывается излишней: если в одном случае указывают на выдающийся, литературно ориентированный интеллект, а в другом — на «впечатлительность», то речь идет о вполне нормальных явлениях, хотя и в незаурядном развитии.
Иначе обстоит дело с Гитлером. У него явственно проявляются некоторые господствующие черты личности, которые, по-видимому, нельзя прямо признать «ненормальными», но которые настолько приближаются к ненормальным, что лучше всего поддаются описанию в терминах психопатологии. При неизменности характера личности и убеждений, которые Гитлер разделяет с Моррасом, мы вправе параллельно приводить примеры из всех периодов его жизни.
По сообщению его Друга юности Августа Кубицека, его любимое чтение составляли «Немецкие героические сказания», он полностью погружался в этот доисторический мир, отождествляя себя с его героями; эту черту он разделял с бесчисленными мальчиками своего возраста2. Он сделал набросок роскошного дома в ренессансном стиле для особы, робко любимой им издалека; это позволяет сравнить его лишь с небольшой группой молодых людей3. Но когда он, в твердой надежде на главный выигрыш в лотерее, планирует в мельчайших подробностях роскошное жилище для себя и своего друга, когда он мысленно приглашает некую «невероятно знатную пожилую даму» в качестве метрдотеля и экономки обоих студентов-художников и когда он затем в день тиража с большой пылкостью бросает упреки лотерее и всему мировому порядку4,— это уже представляет его весьма далеким от подавляющего большинства его товарищей по возрасту, даже с самой богатой фантазией.
И эта необычайная сила желаний, смешивающая мечту и действительность, отнюдь не слабеет со временем. Как только его товарищ по мужскому общежитию на Мельдеманштрассе, в его венские годы, развивает перед ним какие-то технические планы, которые должны заинтересовать его как будущего инженера, Гитлер тотчас же видит себя совладельцем фирмы «Грайнер и Гитлер. Самолетостроение»5.
В своих «Застольных беседах» он сам вспоминает нищету того времени. «Но в своей фантазии я жил во дворцах»6. Тогда же он набросал первые планы перестройки Берлина.
По многим свидетельствам, во время своей военной службы он жил уже в Третьем рейхе, без малейших сомнений, недоступный благоразумным советам, вовсе не склонный к трезвым оценкам и расчетам. Пожалуй, самое живое представление о безудержности этой фантазии дают «Разговоры с Гитлером» Германа Раушнинга7.
302
Национал-социализм
Преобразование Берлина и Линца — это лишь начало его планов. Новое здание Имперской канцелярии должно быть столь грандиозно, чтобы каждый сразу же узнал в нем резиденцию «Властелина мира», чтобы собор Святого Петра показался перед ним игрушкой8.
Никакие превратности войны не сокрушают эти желания и эту силу воображения, и они снова являются без всякой связи с действительностью, точно так же, как в юности.
В январе 1945 г. к Гитлеру является гауляйтер Данцига, угнетенный несчастьями и решившийся бесстрашно бросить в лицо фюреру всю правду об отчаянном положении своего города. По рассказу секретарши, он выходит от него чудесным образом успокоенным и ободренным: фюрер обещал ему прорвать блокаду9. О прорыве не могло быть и речи, но Гитлер видел этот прорыв собственными глазами и способен был убедить зрячего в его слепоте.
Даже в марте 1945 г. его секретарша видела, как он без конца стоял перед деревянной моделью будущего города Линца10. Он все еще жил в мечтах своей юности.
Господствующая черта в характере Гитлера — это инфантильность. Она позволяет понять и самые значительные, и самые странные его качества и формы поведения. Часто упоминаемую жуткую последовательность его мышления и поведения надо сопоставить с его общеизвестным гневным исступлением11, превращавшим его фельдмаршалов в трепещущие ничтожества. Когда в пятьдесят лет он приказывает строить мост через Дунай в Линце в точности так же, как он набросал его своему удивленному Другу в пятнадцать лет12, это вовсе не последовательность зрелого человека, учившегося и мыслившего, критиковавшего и подвергавшегося критике, а упрямство ребенка, ничего не знающего, кроме себя и своих представлений, для которого время ничего не значит, пока его ребячество не разрушится в трезвой расчетливости мира взрослых. Гнев Гитлера — это необузданное упрямство ребенка, который бьет неповинуюхцийся ему стул; его страшная жестокость, бездумно посылающая на смерть миллионы людей, гораздо ближе фантазиям юноши, чем твердому образу действий мужчины, а потому примечательным образом совмещается в нем с глубоким отвращением к жестокости охотников, к вивисекции и употреблению мяса вообще.