Фашизм в его эпохе - Нольте Э.
ISBN 5-87550-128-6
Скачать (прямая ссылка):
* Градуализм — предпочтение постепенных перемен.
История
197
примитивно, в высокодифференцированных и индивидуалистических обществах Запада революции вроде ленинской невозможны. (Поэтому еще в апреле 1919 г. он заявляет, что Италии никоим образом не угрожает большевизм178.) С острой и правильной наблюдательностью он критикует тактику социалистической партии179, внушающей массам надежды, которые она не может или не хочет осуществить; он заявляет, что его задача — «вернуть к разуму» эту партию. Нетрудно понять, в чем он теперь усматривает «разум»: это тот самый реформизм Турати, на который он некогда так резко нападал (и которому тот, впрочем, еще не решался следовать), и пример французской CGT* под руководством Жуо.
Фашизм, провозглашенный 23 марта 1919 г. на немногочисленном собрании в Милане, состоявшем главным образом из бывших левых интервенционистов180, мог быть понят как начало национального социализма, зародыш социал-демократии или, может быть, лишь ее подготовительная стадия. В самом деле, он был задуман как временное объединение, без каких-либо догм или «отдаленных целей», прагматически посвященное решению определенных задач181. И эти задачи — те самые основные социальные изменения, которые ленинизм связывает с несостоятельными догмами и тем самым подвергает опасности: Республика, аграрная реформа («Землю — крестьянам»), упразднение сената, конфискация церковных имуществ, частичная экспроприация капитала, экономические советы («Национальные советы») наряду с политическим парламентом. Во всяком случае, Муссолини сохраняет здесь еще вполне ясное представление, что «революция» должна коснуться именно права собственности, и молодой фашизм не только много раз приводит как образец своей программы Курта Эйснера182, но с гордостью указывает на «всенародный и сокрушительный характер» своего учредительного собрания183.
Однако уже тогда было много причин не доверять революционному характеру этой «антипартии», и вряд ли было случайностью или ошибкой, что Турати, Д’Арагона184 или Буоцци185 не хотели довериться этим помощникам.
Уже крайняя подвижность Муссолини в адриатическом вопросе могла вызвать подозрения. На некоторые недружелюбные голоса во французской печати он отвечает, называя все еще союзные угнетенные нации Габсбургской империи «этими племенами» и выставляя против них свою собственную трехтысячелетнюю культуру186. Итальянцев, говорящих о компромиссном решении, он все более резко клеймит как «политиков отказа» («rinunciatari»). Человек, создававший в конце войны итальянское «Движение сторонников Лиги Наций» и приветствовавший президента Вильсона вдохновенными речами, слишком уж быстро переходит к злобному антивильсонизму. Поддавшись приступу гнева против «высшего совета волков, лис и шакалов в Париже»187, он бросается в объятия теории пролетарских народов, хотя, по-видимому, знает, с какой целью ее выдвинул Коррадини, и, конечно, не может упустить из виду, что против нее можно привести те же возражения, что и против «примитивной» теории пролетарского класса.
* Confederation Generale du Travail — Всеобщая конфедерация труда (фр) — французская профсоюзная организация реформистского направления.
198
Итальянский фашизм
И если в Примечательной фазе его дуэли с Лениным он обвиняет своего великого партнера в том, что тот снова вводит в России капитализм, то его союзникам, демократическим антибольшевикам, может показаться крайне подозрительным, что Муссолини применяет также мифологему антисемитизма: сотрудничество еврейских банкиров Лондона и Нью-Йорка с их собратьями по расе в Москве препятствует победе Белой армии и представляет собой акт мести против арийской расы и христианства188.
Эти и подобные им отклонения от главного пути надо приписать прежде всего тому, что в послевоенное время Муссолини находится почти в отчаянном положении. Долгие годы он владел массами, а теперь к нему почти никто не прислушивается. Все отвращение, которое теперь открыто выражается к ненавистной войне, направляется в первую очередь против него. Это отвращение укрепляет социалистическую партию, для которой он — главный Иуда и предатель. У него больше нет опоры в массах, и потому все достойные его политические планы должны остаться призрачными; у него остаются контакты лишь с военно-политическими авантюристами. Незадолго до конца войны он завел связи с ардити*, специальными подразделениями, действовавшими в наземных боях наподобие десанта: они предпринимали рискованные операции с кинжалом с зубах и гранатой в руке, за что их освобождали от тягостей окопной жизни189. Ардити и их друзья втянули его в весьма отвратительную демонстрацию против Леонида Биссо-лати, который осмелился предложить обмен Далмации на Фиуме и сомневался в полезности границы на Бреннерском перевале; эта демонстрация была направлена как раз против того человека, который должен был бы стать его важнейшим союзником в борьбе за социал-демократию190. В апреле те же люди, после уличной драки, направились к зданию «Аванти!» и подожгли его; а Муссолини оправдывал это событие в своей газете191, после того как он и раньше призывал уже к гражданской войне против «клеветников»: «Мы будем защищать мертвых. Всех мертвых, даже если нам придется вырыть окопы на площадях и улицах наших городов»192.