Фашизм в его эпохе - Нольте Э.
ISBN 5-87550-128-6
Скачать (прямая ссылка):
Муссолини высказывается за дух, веру и отдаленную волю марксизма против его понимания, реализма и ближайшей воли; тем самым он делает многозначное однозначным. Но этот выбор не случаен, не произволен и не только индивидуален: это выбор левого марксизма вообще, это также выбор Ленина и Розы Люксембург, Троцкого и Либкнехта, Геда и Эрве. Он гораздо больше, чем противо-
* Великая хартия (вольностей) — декларация, ограничившая королевскую власть S Англии (1215 г.).
182
Итальянский фашизм
положньгй выбор, соответствует жизненной установке Маркса и гораздо меньше — подлинным условиям Западной Европы в начале XX в.
В рамках буржуазной системы левый марксизм должен означать, таким образом, нечто иное, чем внутри феодального или полуфеодального строя. Его противники и его друзья, его самосознание и его шансы на победу становятся иньгми. Две его ветви можно отличить, назвав их коммунизмом и большевизмом. Муссолини и Ленин противостояли друг Другу как представители этих направлений.
Несомненно, в мышлении Муссолини признаки возможного отчуждения от марксизма выражены гораздо сильнее, чем, например, у Ленина. Как мы показали, они происходят от принятия некоторых категорий философии жизни. Таким образом, доведенный до однозначности марксизм тотчас же становится у Муссолини опять амбивалентным.
То, что у Маркса и Ленина было само собой разумеющимся, даже никогда не выступающим на передний план элементом,— храбрость и сила, мужество и героизм, жизненная сила и способность к изоляции — все это у Муссолини становится самостоятельным, сознает само себя и даже время от времени стремится превратиться в общие понятия, уже несовместимые с марксизмом. («Нет жизни без пролития крови» — не значит ли это, что нет жизни без войны и политической революции?)
То, что у Маркса и Ленина было научным пониманием неизбежного хода истории и ее самоустранения («Selbstaufhebung») в царстве свободы, у Муссолини становится «верой», и эта вера, в свою очередь, стремится стать простым элементом развивающегося «elan vital»*. Наконец, абстрактная радикальность его интернационализма примечательным образом связана с его бездумным энтузиазмом перед растущим могуществом техники, так что и здесь нельзя исключить возможность диссоциации.
Это потенциальное отчуждение самым резким образом выражается в отношениях Муссолини к Ницше110. Хотя они спорадичны и каждый раз как будто прерываются на несколько лет, впечатлительность Муссолини приводит его не только к ряду интересных, но сомнительных попыток синтезировать мысли Ницше и Маркса, но даже к параллельному сопоставлению прямо несовместимых вещей. После того как он без конца восхвалял разные ступени и эпохи эмансипации, он не стесняется излагать с очевидной симпатией представление Ницше о «восстании рабов». По-видимому, он и в самом деле не ощущает, что парадоксальным и абсурдным образом сближает две противоположные возможности современного истолкования истории: концепцию «осуществления» Гегеля — Маркса и концепцию «покушения» Ницше — Морраса.
Без сомнения, это крайний случай, первое и самое радикальное проявление того, что в голове Муссолини и в будущем будут складываться непостижимые «соседства».
Но в целом смешение марксизма с мыслями совсем иного происхождения — вовсе не изолированное явление. Пока марксизм является частью сложного, духовно разнообразного общества, конфликты с другими идеями, при взаимном
* Жизненного порыва (фр) — термин философии Бергсона.
История
183
проникновении идей, составляют как раз элемент и критерий его жизненности. Сравнение сочинений Грамши и Сталина демонстрирует, чем обязан марксизм либеральному обществу, которое он самым резким и проницательным образом критикует. Склонность Муссолини к Ницше показывает, насколько это общество могло быть ему опасно.
Это не чисто внешняя опасность. Она говорит нечто и о самом объекте опасности. Представления о свободно развивающемся индивиде, освобожденном от разделения труда и от эксплуатации, о мирной всечеловеческой ассоциации производителей вовсе не были изобретены марксизмом. Они были развиты с полной ясностью уже Фурье и Сен-Симоном. Точно так же понимание фундаментального значения классовой борьбы и течис о том, что сознание определяется общественным положением, существовали до Маркса: все это он нашел во французской буржуазной историографии. Своеобразной чертой марксизма является лишь «доказательство», что классовая борьба должна с внутренней необходимостью привести к бесклассовому обществу111. Марксизм тоже есть синтез — синтез великих и наивных проектов эпохи Просвещения с реальностями и необходимостями XIX в., так же, как «прусская» государственная философия Гегеля, критическая концепция прогресса Конта и национально-гуманистическая мысль Мадзини. И марксизм также может подвергнуться опасности распадения на составные элементы. Когда Муссолини интерпретировал его в категориях философии жизни, он заложил основу диссоциации, которой недоставало только катализатора.
Война как революция