Самые знаменитые самозванцы - Юзефович Л.А.
Скачать (прямая ссылка):
профессору Павлову. Тот сказал мне: "Перейдем на другую сторону и
увидим". Перейдя на другую сторону, мы увидели убегающих от окна двух
молодых барышень в белых платьях. На мой вопрос "Кто эти дамы?" профессор
Павлов, знавший хорошо императорскую семью, ответил: "Это Их
Императорские Высочества великие княжны Анастасия и Татьяна Николаевны".
Далее Руднев пишет:
"Вспомнив этот эпизод из моей жизни, который я никому не рассказывал,
я спросил мою пациентку: "Скажите, что вы делали утром в Москве в 1914
году, когда ваш батюшка объявил народу о войне?" Больная подумала и
быстро ответила: "Мы шалили с сестрой и бросали из окна бумажки".
А вот ехидный комментарий современника событий:
"Бумажные шарики профессора Руднева произвели в русских кругах,
приверженных Ани, колоссальное впечатление. Эти шарики перебрасывались из
салона в салон, из сердца в сердце. Правда, зловредные скептики дивились:
как это так?! Забыла все, решительно все. Детство, Сибирь, как пули
вынимали, с кем встречалась, имена лиц, названия городов, русские имена
существительные, английские деепричастия, французские глаголы - и помнит
шарики! И как помнит! На первый вопрос, что она делала в Москве в утро
объявления войны, пациентка из целого ряда действий, которые она
совершала в это историческое утро, выуживает как раз
382
ту шалость, которая запомнилась профессору Рули г ну Но действительно ли
он никогда, так-таки микоиш п никому об этих курьезных шариках не
рассказы нал' Нет, профессор Руднев запамятовал: он о шариках
рассказывал. О них знали в Берлине. Нет оснований полагать, что этот
анекдот не был известен лицам, близким к Ани. Например, госпоже Ратлеф-
Кельман..."
5
Другая история того же типа приключилась с бароном Остен-Сакеном,
ближайшим помощником Боткина и пламенным сторонником Ани.
В докладе барону Цалле он писал:
"Придя в Момзен-санаториум, я сообщил о цели своего визита и вскоре
был принят госпожой Ратлеф, которая, осведомившись, кто я, сказала, что я
могу видеть великую княжну, и ввела меня в комнату, где находилась Ее
Высочество. Разговаривая по-немецки с госпожой Ратлеф и наблюдая великую
княжну, я попросил разрешения закурить и вынул свою трубку. Эта трубка
была куплена мною в Киеве, еще во время войны, и была, как говорили мои
знакомые, близко стоявшие к Императору Николаю II, копией трубки, из
которой курил Государь. Сходство это, как говорили, было полное, так что
многие думали, что это трубка Его Величества... Когда я закурил трубку,
то госпожа Ратлеф, обращаясь к великой княжне, сказала: "Видишь, какая
оригинальная трубочка для папирос?" Великая княжна несколько раз
внимательно взглянула, но ничего не сказала. Вскоре, считая свой визит
законченным, я покинул санаториум.
На другой день, около 10 часов, меня вызывает по телефону госпожа
Ратлеф и спрашивает: "Скажите, пожалуйста, что это за трубочка была у вас
вчера? После того как вы ушли, княжна стала очень нервна, не раз плакала
и спрашивала у меня, откуда у господина эта трубочка? Я спрашивала ее,
чего эта трубка так ее волнует, но она мне ничего не отвечала. И вот я
решила
383
справиться у вас и попросить вас прийти еще раз и показать вашу
трубочку".
На следующий день, придя в санаториум, я был тотчас принят госпожой
Ратлеф и введен в комнату. Я уже намеренно вынул и хотел закурить свою
трубку, но великая княжна попросила у меня разрешения взглянуть на нее. Я
передал ей трубку и спросил, почему она ее так интересует.
"Ах, как же! - воскликнула великая княжна. - Ведь из такой точно
трубочки курил в последнее время папа... Я ее так помню!.. И сестры эту
трубочку знали... Вы об этом можете всем рассказать!"
Свой рассказ барон Остен-Сакен завершает словами: "Все вышеизложенное
я готов подтвердить под присягой".
Но никто из противников Ани и не думал подозревать его во лжи.
Разумеется, именно так все и было. Вспомним, однако, слова госпожи
Ратлеф-Кельман, обращенные к ее подопечной: "Видишь, какая оригинальная
трубочка для папирос?" Наверняка она знала о сходстве этой трубочки с
той, которую когда-то курил Николай II, поскольку сам Остен-Сакен
неоднократно об этом рассказывал их общим знакомым. Не случайно же при
первом его визите Ани на "трубочку" никак не прореагировала! Зато к
следующему свиданию она была уже подготовлена своей сиделкой и
добросовестно повторила затверженный урок.
В 1924-1925 годах Боткин развивает бурную деятельность. В Момзен-
санаториум, где Ани по-прежнему содержится на датские деньги, со всех
концов Европы стекаются те, кто когда-то знал Анастасию Николаевну.
Мнения вновь расходятся.
Пьер Жильяр, бывший воспитатель цесаревича Алексея, сначала признает в
пациентке Момзен-санаториума Анастасию Николаевну, но затем решительно
отказывается от своего признания. Нет, это не она! В ней нет никаких черт
фамильного сходства: ни линии губ, ни характерного строения ушей